Истории СССР. Краткий курс - Николай Ващилин

– А девчонки ваши, Ося, на второй остановке в другую сторону чуть не уехали, поняли, что с вами вечеринка не весёлая получится. Семён их еле-еле уговорил, расписывая какие уникальные у меня пласты «БИТЛЗ». Если бы не Линка Сандлер, они бы разбежались.

– Да он и нас всех уговорил к тебе поехать, потому что только у тебя в Ленинграде «Сержант Пейперс лонли хад клаб бенд» появился. Да ещё своя комната в центре. Тащиться в новостройки не надо, чтоб выпить под музыку и так далее, и так далее, и так далее…

– А водку мы уже прямо у моего дома купили в гастрономе на Леотьевском. Там хороший винный отдел был и продавщица знакомая. Сразу две бутылки «Столицы» взяли, чтоб лишний раз не бегать. А на закусь пельмешек «Сибирских» шесть пачек. Нет, пять – у них больше не было. Всё разобрали под конец дня. А комнату эту мама мне дала, чтоб жить с молодой женой отдельно. Я из штанов выпрыгивал от радости, что стал самостоятельным. Могу, кого угодно приглашать и любую музыку слушать.

– Ну в этом вопросе, Коля, нас твоя соседка разубедила. Да? Она же тебе сразу сказала, что вы здесь не один живёте и будете пол мыть лишний раз в местах общего пользования за своими гостями. Да? Ты цыкнул тогда на неё, а дочка с хахелем выскочили бить тебя, но… притормозили, сосчитав нас по головам. Да?

– А хахель крепкий был такой парнишка, спортсмен, баскетболист. Правдюк его звали. Дочка тоже баскетболистка. Они в университете оба учились. На филфаке, нет… на юридическом. Права покачать любили.

– Я помню обалдел от твоего книжного шкафа до самого потолка. Метра четыре высотой. Да?

– Да не шкаф это был, Ося, а стеллаж из досок. Сам сделал.

– Ну да? Вот рукоделец.

– А пока твоя жена пельмени в тазу варила, соседка орала, что нельзя занимать всю плиту и что ей тоже пищу надо готовить. И что ты – кулак и так далее, и так далее, и так далее. А ты её крысой обозвал. Да?

– Крысой она и была. Ни дать, ни взять. А помнишь, Ося, когда ты начал после второй рюмки читать «Я входил…», она в дверь забарабанила и попросила не кричать так громко или она вызовет милицию. А Илья ей сказал, что мы разучиваем революционные песни к празднику Октября.

– Да? А в туалет мы ходили не переставая. Да? И всё время хлопали дверью. А она, видимо, переживала, что так часто пользуются её унитазом. Ещё сносится до дыр?! Да?

– А помнишь, Ося, я попросил у неё стульев, а то нам сидеть не на чем. А она, обалдев от моей наглости, пообещала нас всех посадить куда «следовает» и тогда мы вдоволь насидимся. Ты побелел от этой её шутки и засобирался домой.

– И правильно бы сделал, если бы ушёл. Да?

– А «Битлз»?

– А что «Битлз»? Пока Паша с Семёном разглядывая твои иконы, рассказывали американским студенткам из ЛГУ о древней Руси и так далее, и так далее, и так далее, все уже забыли зачем пришли.

– Пельменей поесть пришли под водку. И пообжиматься с девчонками в тепле. Где ещё пообжимаешься? Все жили с родителями в коммуналках. В кафе не натанцуешься в обнимку – знакомые засечь могут. Да и не было в кафе танцев. Вот все по «хатам» и собирались.

– Только вот сесть у тебя, действительно, не на что было. Да? Так на полу расселись как хиппи. Курят все сигарету за сигаретой – умных из себя строят, переживающих. Дым коромыслом – друг друга не видно. Да? А ты ещё и свет потушил для интима. И так далее, и так далее, и так далее. Мне, помню, фонарь с улицы прямо в глаз светил, как на допросе. Да? Мне не до музыки было. Я ушёл бы, если бы не Илья. Друг всё-таки. А он из-за Семёна пошёл. А Пашке до «Красной стрелы» всё равно некуда деваться было.

– А строили-то из себя больших ценителей музыки. Получается, зря я старался.

– Не, Коля, не зря. Музон был сногсшибательный. Да? Колонки у твоей «Симфонии» такие мощные. Каждая со шкаф величиной. Да? Когда ты врубил их на полную, я думал, что по мне открыли огонь из пулемётов. Тебе все кричат, сделай потише, а ты не слышишь ничего. Извиваешься в ритуальном танце. Жена твоя прячется за Линку, перечить тебе боится. Да?

– Пельмени с водкой, конечно, нас всех успокоили. На полу все растянулись, от удовольствия щурятся, жмутся друг к другу.

– И вдруг дверь как взрывной волной вышибло. Да? Иконы с грохотом полетели со стены, а в проёме толпа мужиков с красными повязками на рукавах. Да? Выползает твоя соседка и шипит, тыча пальцем на наше лежбище. Да? Музыка прекратилась, как по команде. То ли кончилась пластинка, то ли вырвались провода.

– Безобразие – заорал квартальный, сверкая пуговками. Людям отдыхать не даёте. Пройдёмте в отделение. Кто ответственный квартиросъёмщик?

– Не имеете права – полез ты в бутылку. Да? А я потерял дар речи, прикидывая, чем для меня всё это может закончиться. Выезд закроют, связь с американкой пришьют и как рецидивиста посадят меня в острог до скончания века и так далее, так далее, и так далее.

Дружинники толпились в коридоре, а участковый ходил по комнате и подталкивал нас на выход, как шпану.

– Всех в отделение! Там разберёмся.

– Я говорила, посажу, значит посажу, хулиганьё. Я на вас управу найду у Советской власти, антисоветчики проклятые! Стиляги! – дребезжала Зинаида Ивановна.

Мы выходили по одному, нехотя напяливая на себя свои пальтишки.

– Девушки, можете остаться – великодушно разрешил участковый, облегчив нашу участь.

Мы шли гуськом по тёмному двору на Леонтьевский переулок. Отделение оказалось в двух шагах от дома, на улице Красной, в доме с кумачовой вывеской «ШТАБ ДНД».

– А помнишь нас посадили всех на одну лавку, потому что у них стульев не было.

– Да. А Семён как ляпнул, что это скамья подсудимых, так меня чуть не стошнило. Да?

– А когда дружинники все вышли на улицу покурить, я подумал, они воронок подгоняют.

– А мент, помнишь, спрашивает Пашку – сколько мы водки выпили? Да? А Паша говорит по чуть-чуть. Да? Только за праздник Октября. Да? А мент на него покосился и спросил строго как его фамилия и так далее, и так далее, и так далее.

– Потом когда в паспорт его посмотрел, как заорёт, что тот его обманывает. Сказал Финн, а в паспорте совсем другое написано. А Паша говорит, что он не обманывает, а что это его псевдоним. Потому как он сценарист. А Вовка Светозаров, как на пионерском сборе хотел сказать правду, что он по отцу Хейфец, но Илья его угомонил.

Но всё равно в паспорте было написано – еврей. А к евреям тогда было очень предвзятое отношение. Они всем гуртом повалили в Израиль. То есть Родину предавали. Эта провинность для мента была уликой поважнее, чем линия налива за воротник. На собраниях профсоюзных отъезжающих евреев распинали и посадить могли, как раз плюнуть. Дело пришить могли любое, какое понравится. Водочные пары мешали нам осознать это сразу.

– Потом мент Семёна спрашивает фамилию, а тот ему – Аранович! Кем работаете? Режиссёр на Ленфильме. Хорошо промолчал, что снимал похороны Ахматовой и КГБ его давно «пасёт».

– Илью спрашивает, а тот – Авербах! Кем работаете? Режиссёр на Ленфильме.

Дружинники пришли, накурившись «Беломора», а мент им говорит, что большие они молодцы, потому как целую банду антисоветчиков поймали и дело на групповщину потянет. А им на заводе за это отгул положен. Дружинники обрадовались, оживились, что вечеринка удалась.

– Да-а. Тут мент до тебя добрался. Как фамилия спрашивает? А ты дар речи потерял, вытаращил на него глаза. А сам белее первого снега сделался. А Илья не выдержал, пожалел тебя и злобно менту говорит, что в паспорте всё написано.

– А мент по слогам читает Брод-ский. Да? Бродский, что вы там на сходке обсуждали?! И тут какой-то грамотей из дружинников встрепенулся, вскочил и пропел петухом – неужели тот самый Бродский? Вы сын его? Или внук?

– А мент тебя спрашивает, вы тот самый Бродский?

– А я думал, что они имеют ввиду мою отсидку. Киваю обречённо. Да? Поддакиваю скромно, что мол тот самый Бродский. Чего уж думаю отпираться и так далее, и так далее, и так далее?

– А мент дружинника пытает, какой-такой «тот самый» Бродский? Чем знаменит? А дружинник ему с придыханием говорит, что художник был такой известный, который самого Ленина рисовал. И что в Ленинграде есть улица Бродского и музей.

Мент тогда задумался, протоколы стал перебирать как карты игральные. Потом осклабился, как будто кислого квасу выпил и заговорил повеселевшим голосом. Ладно, говорит, ребята. Идите по домам. Праздник вам портить не хотим. Но вы больше не балуйте. Людям на нервы не действуйте. Не мешайте им коммунизм строить. И отдал паспорта. И руки жать стал, прощаясь.

– А мы вышли и наперегонки припустили по бульвару.

– А Семён кричал, что вечеринка удалась!

– Двадцать пять лет мы не виделись, Коля.! Да? Как ты живёшь-то? Как Питер?

– А ты как, Ося? Нобелевку отхватил, по радио говорят. Вот пруха?! Ну кто бы мог подумать?